Фабр д оливе восстановленный древнееврейский язык. Золотые стихи пифагора, объясненные и впервые переведенные в эвмолпических французских стихах, предваряемые рассуждением о сущности и форме поэзии у главных народов земли

Фабр д\"Оливе - Антуан Фабр д Оливе (фр. Fabre d Olivet, 8 декабря 1767, Ганж, пров. Эро 27 марта 1825, Париж) французский драматург, учёный и философ мистик … Википедия

Фабр д"Оливе - (Антуан Fabre d Olivet, 1768 1825) французский драматург, ученый и философ мистик, считавшийся помешанным. С 1789 г. писал для театра; лучшие из его пьес Génie de la nation (1789), Quatorze juillet (1790), Amphigouri (1791), Miroir de Ja vérité ; … Энциклопедический словарь Ф.А. Брокгауза и И.А. Ефрона

Фабр д’Оливе, Антуан - Фабр д Оливе Антуан Фабр д’Оливе (фр. Antoine Fabre d Olivet, 8 декабря 1767, Ганж, пров. Эро 27 марта 1825 … Википедия

ФАБР Д`ОЛИВЕ Антуан - ФАБР Д ОЛИВЕ (Fabre D Olive) Антуан (1767 1825), французский писатель. Известен как человек фантастических познаний. В книге «Трубадур» (1803) опубликовал лирику провансальских поэтов 13 в. Труды, близкие к оккультизму (см. ОККУЛЬТИЗМ) («Золотые… … Энциклопедический словарь

ФАБР Д"ОЛИВЕ Антуан - ФАБР Д ОЛИВЕ (Fabre D Olive) Антуан (1767 1825) французский писатель. Известен как человек фантастических познаний. В книге Трубадур (1803) опубликовал лирику провансальских поэтов 13 в. Труды, близкие к оккультизму (Золотые стихи Пифагора,… … Большой Энциклопедический словарь

Антуан Фабр д"Оливе - … Википедия

Фабр - Фабр (фр. Fabre) французская фамилия. Известные носители: Фабр, Александр Яковлевич (1782 после 1833) российский генерал майор Корпуса инженеров путей сообщения. Фабр, Андрей Яковлевич (1791 1863) историк,… … Википедия

Д’Альвейдр, Сент-Ив - Жозеф Александр Сент Ив Д Альвейдр Alexandre Saint Yves d Alveydre Сент Ив Д Альвейдр, 1892 г … Википедия

Пер-Лашез - У этого термина существуют и другие значения, см. Пер Лашез (значения). Кладбище Пер Лашез Père Lachaise … Википедия

Традиционализм - Традиционализм мировоззрение или социально философское направление, которое выраженную в традиции практическую мудрость ставит выше разума, или контрреволюционные консервативно реакционные идеи, представляющие собой идеологически… … Википедия

Книги

Философическая история Человеческого рода или Человека рассмотренная в социальном состоянии в своих политических и религиозных взаимоотношениях во все эпохи и уразных народов земли Предваренная вводной диссертацией о мотивах и предмете данного труда , Фабр д`Оливе А.. "Философическая история Человеческого рода" -одно из главных произведений Антуана Фабра д"Оливе. В нем автор, пожалуй, одним из первых в Европе, говоря о космогонии, высказывает гипотезу… Купить за 1114 руб
Пикатрикс , . Мы предлагаем вашему вниманию книгу, которая ведет свое начало из жарких арабских стран. Название книги на арабском языке звучит как "Гаят аль-Хаким", что переводится "Цель мудреца" или… Купить за 1001 руб
Философическая история Человеческого рода или Человека, рассмотренная в социальном состоянии в своих политических и религиозных взаимоотношениях, во все эпохи иу разных народов земли , Антуан Фабр д"Оливе. «Философическая история Человеческого рода» – одно из главных произведений Антуана Фабра д’Оливе. В нем автор, пожалуй, одним из первых в Европе, говоря о космогонии, высказывает гипотезу…

Наш автор родился в Ганже в Эро (Ganges, Herault; Эро - департамент на юге Франции - прим. пер.) на улице Игры в Мяч (Rue du Jeu de Ballon) 8 декабря 1767 года. Гёфер в своем Биографическом словаре (издание 1829 года) ему дает имя М. Мишо (M. Michaud) , а в своей Всемирной биографии его именует N.; и только Фетис (Fetis) в своем «Словаре музыкантов» его называет Антуаном, то есть его настоящим именем.

Семейство его матери было почти полностью уничтожено во время отмены Нантского эдикта, и только одному восьмилетнему ребенку удалось избежать резни; им являлся дед Антуанетты д"Оливе, матери нашего бессмертного теософа. Антуан, через своего отца, звавшегося также Антуаном, являлся племянником Жана Фабра, «Честного преступника» (1756) 1 .

Его родители, будучи содержателями постоялого двора Трех Королей, определили Антуана по коммерческой части, направив его с этой целью в Париж около 1780 года. Там у него обнаружился вкус к литературе и музыке. Знаменитый доктор Сиго (Dr Sigault) , с которым он общался, заметил его пытливый ум и руководил его достаточно полными занятиями по медицине.

Уже в годы отрочества он сделался известным в салонах, где он появлялся, благодаря своему сочинительству стихотворных пьес, приуроченных к случаю, одно из которых имело столь большой успех, что стало приписываться Фабру д"Эглянтину (Fabre d"Eglantine) . Дабы избежать подобной досадной путаницы наш юный поэт попросил и получил законное право прибавить к своей фамилии фамилию своей матери, род которой пресекся.

Вот те из этих пьес, которые были исполнены в Товарищеском театре: Гений Нации или живописные моралисты (1787 год), героико-комическая пьеса 2 , «Амфигури» (Amphigouri) (1790) и «Зеркало Истины» (1791).

В 1790 году имела некоторый резонанс его оставшаяся в рукописи ода на назначение депутата от Нима Рабо Сент-Этьенна (Rabaud Saint-Etienne) в президиум Национальной Ассамблеи.

Между тем, во время, когда он, отказавшись от коммерции, решил жить исключительно трудом своего пера, Революция разоряет его отца, о чем он сообщает в рукописи из нескольких страниц, озаглавленной «Мои воспоминания». Несомненно, именно в это время, чтобы избежать банкротства, он отправляется в Германию и, собираясь добиться определенных отсрочек от родительских кредиторов, он принимает свое пифагорейское посвящение (Сент-Ив: Истинная Франция, Pro Domo), глубокий отпечаток которого отразится на всех его будущих произведениях.

После того, как ему удалось спасти некоторые остатки фамильного достояния, позволившие его родителям и младшим сестрам скромно удалиться в Сент-Ипполит-дю-Гар (Saint-Hippolyte-du-Gard) , Фабр д"Оливе возвращается в Париж и самозабвенно погружается в филологические и философические исследования, несмотря на грозный порыв революционной бури. Он отвлекается только лишь для того, чтобы поддержать ход более, чем скромной жизни несколькими произведениями для текущей литературы. Под псевдонимом Госпожа де Б. (Mme de B.) он пишет стихи для журнала, который называется «Незримое» (Invisible) , прозу для двухнедельной коллекции, имевший большой успех сборник общественных игр и, наконец, первое анонимное издание Азалаиса (d"Azalais) .

Его брат находился на воинской службе; он должен был погибнуть в несчастной экспедиции из Сэн-Доминго. Он сам, наконец, благодаря покровительству Бернадотта, с которым познакомился после 1789 года, смог поступить на службу в Военное министерство в бюро одаренного персонала с жалованием от 3000 франков, но ложные доносы привели к ненависти Наполеона, и только благодаря протекции графа Ленуара де Ля Роша (Comte Lenoir de La Roche) , он был вычеркнут из списка двух сотен ссыльных, направлявшихся погибать на африканское побережье. Кажется, он оставил эту службу в 1802 году, чтобы поступить в Министерство внутренних дел, которое он покинул очень быстро; его пенсия была упразднена герцогом де Фельтром; двенадцать лет пребывая в отставке, он упорно работал. Именно в это время он завязал отношения с Валентэном Ауи (Valentin Hauy) , который оказал Фабру д"Оливе помощь в фактических деталях его начинаний. Фабр д"Оливе пишет и издает тогда много романсов для квартета из двух флейт, фортепьяно и баса (вокала), посвященных Игн. Плейель (Ign. Pleyel) . Он думал о том, что сможет восстановить музыкальную систему Греков, для чего сочинял композиции третьим ладом, называющимся эллинским, гармоническая пропорция которого существенно отличается. Этим ладом он составил Ораторию на коронование Наполеона и исполненную в 1804 году в Храме реформатской религии ведущими оперными певцами. На ней присутствовали более тысячи зрителей и о ней отзывались с большой похвалой. Именно этому открытию посвящено его небольшое произведение о Музыке; однако, утверждалось, что этот новый лад не что иное, как третий лад Блэнвилля (1757 год), превозносимый Ж.-Ж. Руссо, и очень близкий нашему старому плагальному ладу, существующему в церковном пении.

В 1804 году, после поездки в Ним и Сент-Ипполит-дю-Фор (Saint-Hippolyte-du-Fort) , он публикует «Трубадура», посвященного своей матери. Следуя сюжету произведения, его обвиняли в чрезмерном подражании Мак-Ферсону и в том, что он по своему разумению заполнил имевшиеся в оригинале лакуны.

В 1805 году он женится на девице А. Варэн (Mlle Warin), происходившей из семейства, жившего в окрестностях Ажена (город на юге Франции, расположенный на реке Гаронне; через него идет дорога от Тулузы на Бордо - прим. пер.) , образованной, самой являющейся автором достойных сочинений 3 . В тишине он создает с ней семью, в которой практиковались наиболее совершенные добродетели. В этом безвестном убежище он пополняет свою приводящую в замешательство эрудицию. Вместе с Элиусом Боктором, переводчиком с арабского, служившим Первым консулом в Египте, и тем, кого тот с собой привез во Францию, он изучает все семитические языки и диалекты, - индус из касты ему преподает арийские языки, но силой одного своего дара Фабр д"Оливе проникает в тайну китайских иероглифов. В то же самое время под руководством неизвестных - возможно, этих двух людей с Востока - он упражняется в управлении оккультными силами. Разве не видели его друзья, как часто он мог, используя одну свою магнетическую силу, заставить прилететь из своей библиотеки на свой рабочий стол книгу, к которой он хотел обратиться за советом? Разве не мог он, когда этого желал, побеседовать с покойным автором, чтобы попытаться проникнуть в его мысль? Не вызывал ли он у своей жены самые редкие феномены сомнамбулизма?

Именно в течение этих десяти лет уединенных занятий он написал свои «Золотые стихи», опубликованные только в 1813 году с их посвящением литературной секции Института.

Именно в это время, как прежний добродетель слепых, используя неведомый прием, который желали найти в толковании определенных иероглифов, он успешно исцелил юного глухонемого швейцарца по имени Рудольф Гривель и несколько других. Мать этого молодого человека была классной надзирательницей в пансионе для девиц, которым руководила госпожа Фабр д"Оливе вплоть до 1815 года. К тому моменту был уже подготовлен «Древнееврейский язык», но господин де Монталиве (M. de Montalivet) предложил лишь публикацию 1-го тома, бросив вызов автор доказать свои утверждения. Отвечая на сей вызов Фабр д"Оливе исцеляет юного швейцарского воспитанника аббата Сикара (Sicard) (смотрите Французскую газету и Парижский дневник от 3 марта 1811 года - Gazette de France et Journal de Paris, du 3 vars 1811 ). Но власть, настроенная против него из-за неуместного письма студента Ломбара, скоро запрещает проводить Фабру д"Оливе свои лечебные курсы, ведь он не обладал медицинским дипломом, что угрожало ему даже тюрьмой в случае их повторения. Сделавшись мишенью всякого рода полицейских нападок, после того, как бесплатно совершил добрые деяния, Фабр д"Оливе рассылал свои протесты от низших в высшие инстанции и дошел до вершины административной лестницы, получив аудиенцию у Императора.

Говорят, что во время этой встречи он осмелился себя вести перед завоевателем, как посвященный носитель таинственных посланий и предостережений; говорят, что он предложил Наполеону создание европейской империи, в которой тот будет духовным главой. Досадный исход этого собеседования вновь водворил нашего автора в безвестность.

Впрочем, перед тем он отразил в стихах и музыке славу Императора. Стихи помещены под портретом Наполеона знаменитым художником-миниатюристом Огюстеном, а в Академию Надписей отправлен дистих для группы Коринфских коней:

Минувшего верные дети, грядущему вы передайте
О нынешнем чуде бессмертное воспоминание.

Несмотря ни на что, он продолжил создание своего великого этимологического труда, «Древнееврейского языка», который он завершил и выпустил в свет в Национальной типографии в 1815 году, благодаря вмешательству Лазара Карно (Lazare Carnot) , отца сен-симонистов; это колоссальное произведение 26 марта 1825 года удостоилось Указателя. Тогда же он сочинил Каина и аболиционистский роман против рабовладения, озаглавленный «Изамор (Izamore) или Африканский принц», который никогда не был опубликован.

Желая составить грамматику и словарь языка Ок, он дважды побывал в Севеннах и в родном городе в 1816 и 1817 гг., имея на руках рекомендательные письма от Министерства внутренних дел. Во время этой поездки он вылечил семерых глухонемых людей, двое из которых вновь впали в свой недуг по причине своей неосторожности.

В это время семейные неурядицы тревожили жизнь Фабра д"Оливе; его культ уже претворялся в жизнь, великие идеи Философической истории человеческого рода, которые он выработал в других более эзотерических исследованиях, подвигли его пользоваться своей женой, как пифониссой и ясновидящей, подобной древним жрицам Мистерий, перед которыми он благоговел. Говорят, его жена покинула свой дом по церковным наущениям, и наш одинокий пифагореец должен был давать уроки, чтобы выжить.

Но вскоре он снова встретил одну из своих старых учениц музыки госпожу Фор (Mme Faure) , урожденную Виржини Дидье (Virginie Didier) из Памье. Именно ей, спустя несколько лет, он посвятил свои Воспитательные советы и, наконец, последнее и самое главное из своих произведений Философическую историю человеческого рода, увидевшую свет в 1822 году.

Будет неверно говорить о том, что Фабр д"Оливе желал создать религию, но он основал для себя самого и для своих редких учеников политеистический культ. Двадцать лет назад протестантская библиотека на улице Святых Отцов располагала некоторыми рукописными гимнами этого культа. Впрочем, Фабр д"Оливе был свидетелем возникновения культа Теофилантропов, коим руководил его друг Валентэн Ауи вместе с Ларевейером-Лепо (Lareveillere-Lepeaux) и Ж.-Б. Шемен (J.-B. Chemin) . Эта религия, менее замысловатая, нежели культ Фабра д"Оливе, еще и сегодня имеет своих адептов в Париже.

Господин Тидианёк (M. Tidianeuq) нашел в библиотеке Лаона два письма Фабра д"Оливе, датированные 1824 годом (смотрите издание «Посвящение», март 1900 года), которые, хотя и не представляют большого интереса, но показывают, какое возвышенное сознание теософ черпал в своем достоинстве и как высоко он ценил основательность своей системы.

Он умер 25 марта 1825 года. Издание «Конститюсьоннель» (Constitutionnel) посвятило ему приличный некролог, хваля его знание, его архаическую бескорыстность и строгость его жизни, полностью ограниченной узким кругом близких друзей. Фабр д"Оливе после себя оставил сына, 14 лет, и двух дочерей, 7 и 18 лет. Последняя погибла в пожаре десять лет назад, уничтожившем в то же самое время большое количество нот, портретов и рукописей, среди которых перевод Сефера в его сущностном смысле и опера Корнелия и Цезарь.

Пьер Леру (Pierre Leroux), а за ним и другие говорили, что Фабр д"Оливе умер у подножия своего алтаря. Но исходя из того, что Сент-Ив д"Альвейдр рассказал Станиславу де Гуайта, представляется, что ближе к истине следующие строки из Фабра дез Эссара (Fabre des Essarts) 4:

«Было видно, как эти великие души, объятые жертвенным исступлением убивали себя пред своим идолом. Непреодолимая жажда Беспредельного, более сильная, нежели отвращение к жизни, могла завершаться подобными самоубийствами. Не является ли Фабр д"Оливе одной из таких трагических жертв? Этот кинжал, это пронзенное сердце, этот старик, распростершийся в глубине темного святилища, - все эти сумрачные вещи, которые мы наблюдали однажды, но не сумеем сказать где, - может, это только видение?»

Нам известны только три портрета Фабра д"Оливе: миниатюра Огюстена, помещенная в начале Мудреца из Индостана; бюст скульптора Каллемара (Callemard) (1776-1811), который представляет Фабра д"Оливе в возрасте двадцати пяти лет и воспроизведенный в издании Музыка; а также портрет, находящийся в мэрии Ганжа. Кроме того, изображение, данное здесь нами, принадлежало Мадмуазель Фабр д"Оливе.

Расценивать Фабра д"Оливе - труд неблагодарный. На этот счет отличился своей возмутительной пристрастностью Словарь Буийе (Bouillet) ; хроникер из издания Солнце (16 июля 1888 года), хотя и менее несправедлив, когда считает Фабра д"Оливе «предшественником романтизма и Балланша», но ошибочно видит в нем мистика, апокалиптика, подражателя Байрону и сторонника королевской демократии (!). Два наиболее авторитетных критика Фабра д"Оливе - это Папюс со своей уже ставшей крайне редкой брошюрой Фабр д"Оливе и Сент-Ив д"Альвейдр (Париж, 1888 год) и сам Сент-Ив в «Истинной Франции» (Pro Domo) . Помимо того, Ф. Буаске (F. Boisquet) опубликовал в 1825 году три слепленных на скорую руку критических статьи о Социальном состоянии человека, а в 1894 году покойный господин Мартэн (M. Martin) организовал конференцию в Ганже, посвященную их славному земляку. Его сын господин Л. Мартэн согласился передать нам стенограмму этого мероприятия; здесь мы выражаем ему всяческую признательность. В родном Провансе Фабра д"Оливе почитают, как одного из лучших предшественников движения Фелибрижа 5 .

Сент-Ив рассказывает, как он познакомился в Джерси с бабушкой своего друга Адольфа Пеллепора (Adolphe Pelleport) , поэта, умершего в изгнании в 1856 году. Эту почтенную особу звали Виржини Фор. Она была подругой Фабра д"Оливе в его последние годы. Она передала Сент-Иву произведения великого посвященного.

«Я их читал громким голосом, - говорил Сент-Ив, - под шум Океана, взволнованного ветрами. Вечер завершился слишком быстро, и я торопил время, чтобы увидеть ее на завтрашний день, чтобы еще читать, чтобы постоянно слушать о тайной истории этого великого человека, его исследовании мистерий, об установленном им политеистическом культе, о его странной смерти и сожженных из-за нетерпимой ненависти рукописях, о его последних обетах».

Обращаясь к Пеллутье (Pelloutier) , Куру де Жебелену (Court de Gebelin) , Бэйи (Bailly) , Дюпюи (Dupuis) , Буланже (Boulanger) , д"Эрбело (d"Herbelot) , Анкетилю-Дюперрону (Anquetil-Duperron) , экзегетам, философам, Вильяму Джонсу (William Jones) и его коллегам из Калькутты, Отцам Церкви, алхимикам, Бёме, Сведенборгу, Сен-Мартену и многим другим оккультистам, Фабр д"Оливе излагает их и дает им теософское заключение, ни христианское, ни позитивистское, но в чистом виде пифагорейское и политеистическое.

Установив основания своей морали и правила лингвистики, как своего исследовательского средства, Фабр д"Оливе подходит «после этого синтеза или, скорее, метафизической и политеистической универсальности, полной знания о бесконечном, но лишенной знания абсолютного, к применению своего средства во всемирной истории. Из чего и проистекают два тома под названием Философическая история человеческого рода.

«Благодаря своей привычной, но великолепной методе, автор на сей раз начинает восстанавливать положение принципов в онтологии и антропологии, из чего он выводит метафизическую анатомию индивидуального человека столь же замысловатую, сколь и правдоподобную».

«Последовательная гамма инстинктов, страстей, свойств устанавливается затем двойным способом в двух первоначальных полах и развивается через всю историю, начиная с дикого состояния и до варварства, от первобытных цивилизаций и до цивилизации нашего времени».

«Это заданная антропологическая величина ионической школы вплоть до Лукреция, следующей трансцендентальному методу во всей своей исторической и в совершенстве изложенной истине».

«Более того, эта сущностная величина подчинена догматически спиритуализмом, который никогда не противоречит самому себе».

«Отсюда происходит рациональный мистицизм в том смысле, что всегда он логически обосновывается и доказывается».

«Универсальность времен добросовестно проверена сравнением всех хронологий. Она развивается и устанавливается в точности с фактами. К сожалению, чувствуется, что автор слишком поглощен этими предварительными исследованиями и их применением, которое он не хочет делать своей непосредственной темой».

«В его книге факты не берутся во внимание, поскольку признаки озвучивает, благодаря им самим, нечто определенное. Факты пребывают там, как случайный мотив, но не как опыт, откуда должно возникнуть наблюдение. Устремившийся к абстракции автор видит лишь ее, абсолютно теряет землю под ногами и, оставив все реальности, удаляется от нее».

«Его мысли об этом никак не являются ни сильными, ни прекрасными, хотя они всегда метафизичны и холодны».

«Слишком метафизик, чтобы быть физиологом, Фабр д"Оливе абстрагирует дух от жизни, когда, наоборот, великое таинство Слова во всех возможных категориях наук и искусств есть их единение».

«Исторический взгляд автора является панорамным и соседствует с философским речитативом. И один и другой не представляются столь хорошими и полезными, но лишь бы они вели исследователя к совсем иным итогам, нежели нашего писателя и гида».

«Из воззрений Фабра д"Оливе получается, что Человеческое общество целиком есть первичный безжизненный материал, не обладающий собственным законом. A priori об обществе сказали, что оно обложено податью и барщиной; a posteriori о нем говорили, исходя из так называемых теократических, республиканских и самодержавных правлений».

«Нет ничего менее точного, если, наоборот, рассматривают Общество, как коллективное существо, имеющее свой собственный физиологический закон, как таковой, каковыми бы не являлись его политические правления».

«В данном случае правительственный гений, будь он теократическим, республиканским или самодержавным, ничего в себе не заключает, не только происходя из абстрактной фантазии a priori, но и из чистой и простой констатации самого закона общественного действа».

«Предпочтение Фабра д"Оливе, конечно, за теократией; но он ее видит исключительно правительственной, политической и, странная вещь, этот возвышенный язычник и уж явно не христианин приходит, несомненно, к тому же, к чему пришел сам Жозеф де Мэстр - к деспотическому клерикализму. Более того, его восхваление кастового уклада в конце Золотых стихов не оставляет никакого возможного сомнения о выводах его исторического труда, благо он делает для себя оговорку, что не желает предавать огласке эти выводы, что, с его стороны, было мудро и предусмотрительно».

Мы посчитали себя обязанными дать, вместо нашего взгляда на Фабра д"Оливе, мнение о нем Сент-Ива д"Альвейдра, которое показалось нам более компетентным и пространным. В действительности, если Пьер Леру и Балланш и были вдохновлены теософом из Ганжа, они все равно не смогли ни возвыситься над его точкой интеллектуального созерцания, ни подняться до ее высоты. Среди оккультистов только один Сент-Ив смог и сумел определить его подлинное место в Нашем Господе Иисусе Христе, в чем, по нашему убеждению, состоит непогрешимый критерий для всех категорий исследований.

Примечания:

1. - A. Coquerel. - Les forcats pour la foi (А. Кокерель. Каторжники за веру).
2. - Вновь поставлена в Одеоне 14 июля 1896 года.
3. - Мартэн говорит, что Советы моей подруге принадлежат ей.
4. - Les Hierophantes - Paris, 1905, in-8 (Иерофанты. Париж, 1905).
5. - Фелибриж - движение за возрождение провансальской литературы; фелибр - провансальский поэт или писатель (прим. пер.); Donadieu, de Bezier: Les precurseurs des Felibres (Донадьё из Безье. Предшественники фелибров).

перевод © Владимир Ткаченко-Гильдебрандт

Фабр д’Оливе и преодоление пифагорейского пантеизма

«Бог хочет и может избавить свое творение от зла, и Он это совершает во времени»

Фабр д"Оливе «Золотые стихи Пифагора»

Среди богатейшего литературного наследия выдающегося французского эзотерика Антуана Фабра д"Оливе (1767–1825) можно выделить три самые значимые и самые сильные по исполнению вещи – «Золотые стихи Пифагора», «Вновь восстановленный гебраический язык» и «Философическая история Человеческого рода», в которых содержатся основные идеи Фабра д"Оливе и раскрываются законы мироздания, почерпнутые им из учения древних философов пифагорейской школы и сведенные в стройную мировоззренческую систему. Именно эти произведения, казалось бы далекие друг от друга даже в жанровом отношении, образуют цельную эзотерическую трилогию Фабра д"Оливе, включающую в себя истолкование античных мистерий и проблему зла («Золотые стихи Пифагора»), теорию первоначального сакрального языка всех наций и народностей («Вновь восстановленный гебраический язык») и оккультную летопись человечества с древнейших времен, исходя из воздействия на людей установленных Господом Богом главных сил и законов Вселенной – Божественного Провидения, Судьбы и Человеческой воли («Философическая история Человеческого рода»). Мы называем приведенные выше сочинения трилогией еще и оттого, что их весьма сложно понять по отдельности, ибо последующее развивает предыдущее, и вместе они представляют собой полный и достойный созерцания духовный портрет великого французского эзотерика. Так, размышляя в «Золотых стихах Пифагора» о Поэзии, чье происхождение берет начало в «тени святилищ» и от храмовых таинств, Фабр д"Оливе переходит во «Вновь восстановленном гебраическом языке» к реконструкции единого священного литургического языка человечества и применяет на практике выведенную здесь концепцию универсальной Теодоксии уже в своем следующем произведении – «Философической истории Человеческого рода». Кстати, неискушенному читателю может показаться, что универсальная Теодоксия тождественна идее Всеединства (Панэнтеизма), которую также использовал Антуан Фабр д"Оливе. Но Всеединство для французского эзотерика – только необходимое следствие универсальной Теодоксии и ничего более: все проникнуто единым божественным законом и, значит, все едино. Здесь нет никакого пресловутого Пантеизма или растворения Божества во всем, к чему неизбежно склоняется Панэнтеизм, если берется в качестве независимой метафизической величины (в этой связи заметим, что сторонники различных направлений Всеединства традиционно тяготели только к пантеизму или теизму).

Выходит, Фабр д"Оливе исповедовал чистейший теизм в монотеистической форме, и подобные Седиру исследователи, пытавшиеся представлять французского эзотерика как неоязычника и политеиста либо преднамеренно лукавили, либо заблуждались в сущности его учения. И «Золотые стихи Пифагора» Антуана Фабра д"Оливе являются прекрасным свидетельством древнего дохристианского греко-римского монотеизма, который в прикровении храмового таинства и под страхом смерти за разглашение внушался посвящаемому неофиту. Увы, этот монотеизм выродился к началу нашей эры, и блестящие попытки его возрождения в форме неопифагорейства и неоплатонизма не могли принести желаемых успехов. На смену ему пришла новая религия Откровения, в которой Пифагор и Платон в качестве мудрецов и предтеч, казалось бы, заняли подобающие себе места.

Как таковым пифагорейством Фабр д"Оливе заинтересовался в 90-е гг. XVIII столетия, когда, создав два эзотерических периодических издания «Невидимое» и «Палладиум Конституции», старался помочь масонским руководителям недавно возникшей Французской республики в разработке нового религиозного культа, взамен разрушенного революцией и повсеместно воспрещенного в стране Римского католицизма. Из революционного антично-эклектического культа ничего не вышло, да и Наполеон, прийдя к власти, решил замириться с гонимой церковью, став, в конце концов, католическим императором. А новаторские устремления Фабра д"Оливе вылились в вещь, превосходящую грани отдельных религиозно-государственных культов, а именно – в нравственный и этический свод европейских эзотериков, отраженный в «Золотых стихах Пифагора». Несмотря на ревнивое и недружелюбное отношение к себе со стороны Наполеона Бонапарта, Фабр д"Оливе фактически повторил путь французского императора, только не на политическом, а на философском уровне. Его восторженное увлечение революцией с взрослением перешло в исследование тайн человеческой истории и древних языков. Под конец своей жизни Фабр д"Оливе – убежденный сторонник Вселенской теократии Римской церкви и объединенной Европы во главе со Всеевропейским императором. Однажды отказавшись от христианства, в зрелом возрасте он вновь вернулся к нему, путем изучения мистерий древнего мира. Нечто схожее произошло и с Наполеоном, в юности верным слугой революции, сделавшимся с годами христианским монархом, почитавшим священные реликвии и даже осмелившемся вывезти Папу Римского из Ватикана в Париж. Если Наполеон по сути реставрировал европейский политический католицизм, воплотившийся после его смещения в Священном союзе от 1815 года, то «христианские иллюминаты», подобные Мартинесу де Паскуалису, маркизу Сен-Мартену, Жану-Батисту Виллермозу, графу Жозефу де Местру, Николаю Новикову, Ивану Шварцу, Фабру д"Оливе, Хёне-Вронскому и маркизу Сент-Иву д"Альвейдру, возрождали христианство в его глубинных мистериальных началах, пусть даже иногда чуждых догматизму официальной церковности.

Здесь нет смысла вдаваться во все подробности доктрины Пифагора: наша цель только определить ее основные эзотерические тенденции, способные пролить свет на произведение Фабра д"Оливе. С другой стороны, необходимо отметить, что сами «Золотые стихи Пифагора», некогда составленные пифагорейцем Лисием1
Для самих «Золотых стихов Пифагора» Лисия мы выбрали дореволюционный русский перевод Казначеевой как наиболее подходящий и созвучный переводу этого произведения Фабра д"Оливе на французский язык эвмолпическими стихами (см. «Золотые стихи Пифагора». Пер. Е. П. Казначеевой. «АУМ». № 2. «Синтез мистических учений Запада и Востока». М., 1990, c. 7–12; перепечат. из журн. «Изида» № 1, октябрь 1910, с. 5–6). Казначеева чутко воспринимала мелодичность лишенного рифмы древнегреческого стихосложения, а посему ее перевод на русский язык «Золотых стихов Пифагора», несмотря на определенные смысловые шероховатости, в поэтическом плане пока является непревзойденным. Здесь необходимо назвать еще один удачный русский перевод современной исследовательницы Ирины Петер, который более точно передает смысл самих «Золотых стихов Пифагора» Лисия, но уступает переводу Казначеевой по поэтичности (см. «Золотые стихи пифагорейцев». М., «Гнозис», 1996).

Служат для Фабра д"Оливе лишь определенным инструментарием, опираясь на который, он развивает собственную метафизику, во многом расширяющую рамки обычных представлений пифагорейства и платонизма. Иными словами, воззрения, дошедшие несколько схематично и фрагментарно от Пифагора, пифагорейцев, платоников и неоплатоников, выкристаллизовались у Фабра д"Оливе в особую духовную концепцию, уже кардинально отличную от древних первоисточников и обретшую свое совершенство в последнем труде французского эзотерика – «Философической истории Человеческого рода».

Книга Фабра д"Оливе «Золотые стихи Пифагора» вышла в 1813 году, когда эпоха Наполеона неумолимо клонилась к закату, и практически сразу же стала библиографической редкостью. Затем произведение публиковалось с продолжением в ревью «Покрывало Исиды», еженедельнике Независимой группы эзотерических исследований с 15 (25 февраля 1891 года) по 30 августа (9 сентября 1891 года) номер. Этой группой руководил Папюс (Жерар Анкосс)2
«Le Voile d"Isis», organe hebdomadaire du Groupe ind?pendant d"?tudes ?sot?riques de Paris, dirig? par Papus, du num?ro 15 (25 f?vrier 1891) au num?ro 30 (9 septembre 1891).

Согласно Фабру д"Оливе, истинного духовного знания после пифагорейцев и платоников придерживались ессеи и терапевты, Филон Александрийский, ранние отцы Церкви, гностики (Валентин и Василид), неопифагорейцы и неоплатоники (Ямвлих, Плотин, Прокл), а также святой Климент Александрийский и Ориген, – все они, будучи представителями разных религиозных течений, служили Единому Неизреченному Божеству. Фабр д"Оливе очень точно определил надконфессиональную сущность пифагореизма, на что гораздо раньше указывали масоны, производя свое братство от Пифагора, получившего у вольных каменщиков прозвище «грека Питера Гувера». Но здесь и обнаруживалось кричащее противоречие, ведь если изначальная естественная религия Пифагора, вобравшая в себя египетскую теософию и орфические мистерии, разрешалась у Фабра д"Оливе в Римской христианской теократии, то у масонов, считавших себя прямыми наследниками древнегреческого мудреца, она становилась внерелигиозным рациональным синкретическим вероисповеданием, таившем в себе опасности для национальных государств и традиционных конфессий. Именно к этому заключению пришел на примере родной Франции Антуан Фабр д"Оливе, противопоставивший свои универсальную Теодоксию и Всеединство всепоглощающей идее безликого масонского синкретизма, что, вероятно, и могло стать причиной его загадочной скоропостижной смерти в расцвете сил. Отчего символична и могила Антуана Фабра д"Оливе на парижском кладбище Пер-Лашэз (10-й участок), где надгобие выдающегося французского эзотерика венчает разбитая храмовая колонна, храмовая колонна его культа универсальной Теодоксии или всемирного Закона Божия.

Именно в Эпоху Возрождения о Пифагоре сложилось мнение как об основоположнике экуменической теософии, преодолевающей любые этно-конфессиональные грани, и отце разного рода оккультных дисциплин, в том числе духовной алхимии, нумерологии, белой магии и пр. XVII и XVIII вв. еще более укрепили подобный взгляд на античного ученого, когда даже протестантские и католические теологи, наряду с розенкрейцерами и гуманистами, рассматривали древний пифагорейский орден в качестве прообраза совершенного и просвещенного общества будущего. Не мог не поддаться этим веяниям и молодой Антуан Фабр д"Оливе, получивший, согласно Седиру, во время своего нахождения в Германии в 90-х гг. XVIII столетия некое пифагорейское посвящение, о котором доподлинно ничего неизвестно, ибо формально на тот период не существовало ни одной пифагорейской организации ни во Франции, ни в Германии, ни в иной европейской стране. Не внесли определенной ясности относительно самого некогда существовавшего пифагорейского посвящения и авторы минувшего века. Французский оккультист Папюс (Жерар Анкосс) полагал, будто оно, в отличие от древнееврейского ветхозаветного посвящения, являлось более научным и рациональным. В масонской среде до сих пор жива легенда, что Г. Н. Иисус Христос сумел воскресить себя из мертвых, поскольку был посвященным в пифагорейские мистерии. Действительно, мы знаем мага Аполлония Тианского как самого знаменитого из пифагорейских адептов, но о Пифагоровых таинствах аутентичных сведений слишком мало. А посему «Золотые стихи Пифагора» Фабра д"Оливе следует считать вовсе не комментарием к эзотерической доктрине пифагорейцев, на чем настаивали отдельные оккультисты, а истолкованием общей сущности всех древних мистерий, единых в своем истоке.

В XX столетии Пифагорово учение почти всегда превозносилось в интеллектуальных кругах либеральной направленности и критиковалось со стороны мыслителей христианско-фундаменталистского и националистического толка. Антитрадиционализм Пифагора прекрасно ощущал Рене Генон, а Юлиус Эвола отмечал, что «пифагореизм, в котором сразу же бросается в глаза значение, уделяемое математическому элементу с особым акцентом на женском начале, был для древних не-эллинским элементом, возвращением к духу азиатско-пеласгической цивилизации, типичной для до-арийского Средиземноморья. Поэтому Рим, осознавая свой сокровеннейший формирующий принцип, приговорил пифагорейцев к изгнанию»3
С. Яшин. «Против течения». СПБ, 2006, с. 48–49.

Схожей оценки античного философа придерживался в своем «Мифе XX века» и Альфред Розенберг, равно подчеркивая, что Пифагора «считали пеласгийцем, он практиковал свою таинственную мудрость главным образом в Малой Азии, где к нему восхищенно присоединялись все мистические женщины. В самой Греции он утвердиться не мог, такие великие греки как Аристотель и Гераклит высказывались о нем отрицательно… Так и ездил Пифагор на Запад, в Южную Италию, строил там (античный Рудольф Штейнер и Анни Безант) свои таинственные школы с женщинами в качестве священнослужителей и считался во всей африканской округе, откуда родовое-общинное учение Карпократа соблазнительно стремилось ему навстречу, мудрейшим из мудрых»4
Там же, с. 49.

В приведенных выше цитатах совершенно точно обращается внимание на восточное происхождение пифагорейского учения, о чем у нас пойдет речь ниже. Впрочем, некоторые немецкие национал-социалистические идеологи здраво отделяли составленные Лисием «Золотые стихи Пифагора» с их глубоким нравственно-теистическим содержанием от откровенного пантеизма самой пифагорейской доктрины, ее культа чисел, приверженности олигархической форме правления карфагенского типа, замкнутого элитаризма и т. д. В Германии перед Второй Мировой войной раздавались даже предложения сделать «Золотые стихи Пифагора» моральным кодексом лучшего немецкого юношества, в котором отцы Третьего Рейха желали увидеть вновь возрожденную древнегреческую эфебию5
Эфебия (от греч. ephebos; ?????? – юноша) – государственная организация в Афинах и Спарте для подготовки свободнорожденных юношей от 18 до 20 лет к военной и гражданской службе. Окончившие эфебию становились полноправными гражданами.

Отрицая анимическое равенство людей, Фабр д"Оливе открыто провозглашал кастовость как традиционную и изначально свойственную индоевропейским народам ценность, до сих пор существующую в Индии в виде арийских варн. Под стать ессеям и древнехристианским гностикам, он делил людей на гиликов (материальных), психиков (душевных), пневматиков (духовных) и эпоптов (или адептов). Последние являлись высшей прослойкой пневматиков, святыми, аскетами, посвященными интеллектуалами, созерцающими Божественный Свет, и именно они должны были в идеале управлять нациями и государствами. Фабр д"Оливе представлял свою систему в виде «ступенчатой», кастовой иерархической теократии во главе с первенствующим эпоптом и понтификом – епископом Ветхого Рима. Признаться, его система во многом схожа с проектом преобразования России в христианское корпоративное государство, некогда предлагавшимся архиепископом Андреем Уфимским (в миру – князем Ухтомским), расстрелянным в Ярославском политизоляторе 4 сентября 1937 года. Что же касается пифагорейства, то внешне оно не признавало кастовости, но внутри своих тайных сообществ (этерий) вводило жесткие иерархические перегородки между четырьмя степенями посвящения (постулантов, неофитов, акусматиков и математиков), тем самым показывая, что в основе учения – принцип тайного неравенства и элитаризма. При таком подходе видимый центр власти должен был управляться невидимой «ступенчатой» и элитарной тайной организацией, сосредоточенной в пифагорейской этерии (само пифагорейское посвящение Рене Генон считал одним из первых контр-инициатических! – В. Т.-Г.). Для нормального функционирования данной системы на всех уровнях пифагорейцам требовалась олигархия в качестве видимого властного центра. Вот отчего свободолюбивый до самозабвения эллинский мир отверг пифагорейство как восточную финикийско-пеласгическую ересь, чуждую и непонятную для себя вещь. Но спустя две тысячи лет эгрегор пифагорейства, казалось бы навеки канувшего в Лету, вновь проявился, обретя форму розенкрейцерских и масонских братств, и достиг своего совершенства в Ордене баварских иллюминатов коммунистического пантеиста Адама Вейсгаупта, а также в Древнем и принятом шотландском обряде масонства Южной юрисдикции США под руководством гностического пантеиста Альберта Пайка. Это лишний раз подтверждает мнение разных ученых, что пифагореизм – религия, сумевшая тайно просуществовать от смерти своего основателя до наших дней.

Современные исследователи совсем не склонны ставить знак равенства между пифагорейским нравственно-аскетическим образом жизни, коему в основном и посвящено произведение Фабра д"Оливе, и мировоззрением античного философа, отца классической математики, предвосхитившего квантовую физику и… конспирологию. В Пифагоре признают творца пресловутого и до сих пор неизжитого научного подхода. К тому же, он, соединив арифметику (от финикийцев) с геометрией (от египтян), заложил начала теории абстрактных чисел, где числа переходят в количества и множества. А ведь именно от пифагорейского абстрактного числа и его количественного выражения проистекает ныне господствующий синкретизм на социальном, экономическом и религиозном уровнях, на что ясно указывает Рене Генон в своем труде «Царство количества и знамения времени» (Москва. Беловодье, 2003). Ныне господствующий в России постбольшевистский синкретизм, вобравший все худшее с Востока (от пеласгов, египтян и финикийцев), пытается сдерживать противоречия, возникающие между декларируемым эгалитаризмом и реальной элитаристской властью финансовой верхушки, демократической формой и олигархическим содержанием, поликонфессиональностью страны и единым либерально-гуманистическим культом, отправляемым в закрытых тайных обществах и клубах (необязательно масонских), катастрофическим обнищанием русского, других коренных народов нашего Отечества и пылким патриотизмом российского коррумпированного чиновничества. Между тем, подобный синкретизм порождает пантеизм (даже если адепты синкретического миропонимания этого и не осознают), ибо абстрактно трактуемая в пифагорействе Монада, всеобъемлющее Единое Начало, представляет собой сумму любых комбинаций чисел, рассматриваемых как целое. Значит, Монадой может считаться как совокупная Вселенная, так и ее индивидуализированные части по отношению к тем частям, из которых они состоят. Так обстоит дело и с религией: вовсе не имеет значения какого вероисповедания внешне придерживается синкретист-пифагореец, ибо все конфессии одинаковы, и любая из них – только частная манифестация Монады в определенное время и в определенном месте, и, следовательно, проявление одной и той же пифагорейской пантеистической религии. Значит, ни о каком личном Божественном Откровении не может быть и речи. Кроме того, по Пифагору, Монада является абсолютной непознаваемой пустотой (Эйн-Софом некоторых каббалистическим школ), хаосом, прародиной всех богов, одновременно вмещая в себя всю полноту бытия в виде божественного Света. Подобно эфиру, Монада пронизывает все вещи, но конкретно не находится ни в одной из них. Она не только сумма всех чисел, но и неделимое целое, или единица. И тут уже не столь важно, что Пифагор считал число живым существом.

Безусловно, данная концепция противоречила мистическому видению Фабра д"Оливе, убежденного как в существовании самого Бога Живого, так и в бытии божественных сущностей между Ним и человечеством, называемых Эонами. Французский эзотерик не мог согласиться с пифагорейской эманацией жизни из хаоса, пустоты, эманацией, представленной в девизе высших степеней Древнего и принятого шотландского обряда вольных каменщиков – ORDO AB CHAO. Фабр д"Оливе неоднократно повторял, что из ничего не может произойти ничего, поскольку все едино и все в Нем – нашем небесном Отце. От Него исходят незыблемые законы Мироздания, универсальная Теодоксия и Всеединство.

Говоря о влиянии пифагорейской философии на Фабра д"Оливе, обратимся к значению Тетрады или числа Четыре. Пифагорейцы связывали с сущностью четверки как живого проявления Бога следующие свойства: «стремительность», «сила» и «мужество». Они называли четверицу «держателем ключа к Природе», «гармонией» и «первейшей глубиной». Мэнли Холл в этой связи пишет: «Тетрада, 4, рассматривалась пифагорейцами как изначальное, всему предшествующее число, корень всех вещей, источник Природы и наиболее совершенное из чисел. Все тетрады интеллектуальны; из них возникает порядок, они опоясывают мир, как Эмпиреи, и проходят через него»6
Мэнли П. Холл. «Энциклопедическое изложение Масонской, Герметической, Каббалистической и Розенкрейцерской Символической Философии». Новосибирск, 1997, с. 246.

Пифагор считал тетраду символом Бога, ибо она – символ первых четырех чисел, из которых состоит декада7
Карл Густав Юнг писал о Тетраде Пифагора: «… Пифагорейская четверица была природным, естественным фактом, архетипической формой созерцания, но отнюдь не моральной проблемой, а тем более – божественной драмой. Поэтому ее постиг «закат». Она была чисто природным и потому нерефлектированным созерцанием духа, еще не вырвавшегося из плена природы. Христианство провело борозду между природой и духом, позволив человеку забегать мыслью не только по ту сторону природы, но и против природы… Вершиной этого взлета из природных глубин является троическое мышление, парящее в платоновском наднебесном пространстве». В другом месте Юнг отмечал: «Квартерность или квартерион часто имеет структуру 3+1, в которой один из элементов занимает особое положение или обладает несхожей с остальными природой (трех евангелистов символизируют животные, а четвертого – ангел). Именно «четвертый», дополняя трех других, делает их чем-то «Единым», символизирующим универсум. Зачастую в аналитической психологии подчиненная функция (т. е. функция, которая не находится под контролем сознания) оказывается «четвертой», а ее интеграция в сознание является одной из главных задач процесса индивидуализации».
Исходя из Юнга, Тетрада – число божественной полноты (Плиромы), когда нетварная божественная Триада (Троица) объемлет собой Творение, что соответствует Тетраграмматону, невыразимому Имени Божию (тгг).

Обнаружил в архивах текст Антуана Фабра д’Оливе «О первобытном народе и его колониях», ранее публиковавшийся в «ВГ», но ставший, как и первое издание (кстати, самое старое из известных нам русских изданий Фабра д’Оливе) раритетом. Подумал, почему бы не поместить его на этой странице? Поместил. Комментарии написал Ю.С. – бывший член редакции «ВГ», а ныне брянский затворник…

Антуан Фабр д’Оливе

О ПЕРВОБЫТНОМ НАРОДЕ И ЕГО КОЛОНИЯХ

Внутреннее чувство в диком человеке, что огонь не существует сам собою, вскоре удостоверило его, что Природа, которой он удивляется, имела также Творца – и сие удостоверение долженствовало его препровождать к стопам Повелителя существ. Но чувства любят решительность и всегда ведут его к размышлению – и человек находит нужду в чувственном предмете. Солнце и Океан представлялись его глазам предметами, достойными Высочайшего Существа; он начинает удивляться Богу в сих величественных предметах и доходит, наконец, до существенного боготворения Солнца и Океана.

Предположив сие мнение относительно до Богослужения, я желал бы умолчать о правлении; но предмет мой требует о сем упомянуть. Все меня удостоверяет, что правление сих народов долженствовало быть Монархическое. Человек, без сомнения, рожден свободным; но ему нельзя сохранить всей свободы своей столько, чтоб можно быть довольным самим собою и решиться жить в одиночестве; как скоро он находит нужду [в] подобных себе и как скоро подчиняет себя мнениям других, тогда он теряет часть своей независимости(1).

Я думаю, что в недре семейств должно искать сему начала.

Многие семейства соединяются вместе для того, чтобы подавать взаимную друг другу помощь. Вот начало Республик! Но число их умножается, выгоды и невыгоды делаются разнообразны; страсти появляются в разных видах, и нужда и взаимный покой заставляют выбирать одного начальника. Вот Царь! Ежели этот Царь, коего общая воля возвела на престол, утверждается на оном так, что соответствует всех желанию; то его могущество славно, и священная его особа служит примером для всех подобных ему правителей(2).

Где многие сильные получают в руки свои правление, там делается Аристократия; где сильные и бессильные, хотя большою частию по одному только виду участвуют в правлении, там называется Демократия; сии две формы правления часто кончаются тем, что по нуждам своим провозглашают себе Короля и делаются Монархиею.

Первобытный народ с Богослужением и законами долженствовал иметь тогда и искусства; но для означения тех искусств, кои произвело его прилежание разум слишком слаб, воображение слишком пылко. Говорят, что Прометей был первый их основатель; что человек обязан бытием своим Прометею, который, по уверению Стихотворцев, образовал человека своими мощными руками и одушевил его небесным огнем. Что касается до превосходства физического сих отцев рода человеческого, все древние предания соглашаются на той точке, что земля первоначально населена была людьми чрезвычайными.

Мы видим [знаем?] из древности о сражении Богов против Титанов. Скифы и Сиамцы почитают Гигантов своими законодателями; но в окружностях Кавказа помещались те вышние существа, коих назвали Богами (Dives), и которые, по мнению их потомков, соединяли с физическими и нравственными способностями почти сверхестественное существование тысячи лет(3)!

Таким образом Гиганты, жившие в продолжении многих столетий, конечно, должны иметь отличный разум от тех людей, коих бытие продолжается не далее столетия. Впрочем, земля в своем младенчестве питала без сомнения существа сильнейшие и трудолюбивейшие, нежели как мы, обитатели земли уже переродившейся и почти склонившейся к упадку.

Скажут, что это одни только предположения; однако, не можно сомневаться в том, что в сии отдаленные времена между науками наука мореплавания не занимала первого места. Будучи окружены со всех сторон морями, люди продолжали стараться заранее покорить сию стихию; близость воды облегчала опыты; любопытство внушило первые средства и вскоре, когда младшие из семейств принуждены были оставить свою родину, и когда они встретили рукава моря на своем пути, то нужда удвоила их прилежание, и наука мореплавания усовершенствовалась.

Причины сих странствований легко понять. Кавказ, обремененный народонаселением, не мог более довольствовать своих обитателей; надобно было думать о устроении колоний, и они пошли искать нового отечества. По счастию, море в своих пределах оставило цепь гор; но открытия и новые колонии должны были следовать её направлению, дабы найти земли, которых [которые?] обрабатывание сделало бы плодоносными.

Но ежели некоторые колонии сперва основались, то другие странствовали долгое время. Такой народ называется кочующим; он не обрабатывает полей; ибо, ежели бы он их обрабатывал, то ему надлежало бы иметь определенное жилище, и тогда бы он не был кочующим.

Кочующие народы разделяются на несколько родов. Те, кои питаются плодами и молоком от их стад, называются пастухами; а те, кои в обширных лесах с отважностию преследуют зверей, не имея склонности распахивать землю, называются охотниками; наконец, под именем Ихтиофагов разумеются народы, живущие на берегах моря, где они питаются рыбами.

Из круга пастушеской жизни древние Стихотворцы почерпнули свои остроумные вымыслы; èõ âåê íàçâàí çîëîòûì (4). Äðóãèå æå ïîäàют им мысль о Героях и победителях (5); что ж касается до Ихтиофагов, еще некоторые следы их находят в соседстве с полюсами.

Между сими первобытными колониями есть три, кои заслуживают в особенности наше внимание, потому что они, думать надобно, кроме малых исключений, происходят от могущественных народов, владевших попеременно то в Африке, то в Азии, то в Европе.

Первая колония была Атланты. Она поселилась на горе Атланте, от которой получила своё название; сия колония, простираясь непрерывно по берегам Океана, занимала целую Африку, часть Европы и половину Азии; она завладела пространством морей, и производила с равным успехом торговлю и хлебопашество, и усовершенствовала военное искусство; их Цари сделались повелителями света – и спустя довольно времени, как они исчезли с лица земли; но Герои их учинились Богами народов.

Вторая колония, вышедшая из Кавказа, была колония Перисов или Персов, Парфов или Парфян. Она поселилась в Азии, части самой возвышенной, которая находилась в соседстве с колыбелью их отцев, и обрабатывала равнину, которая простиралась, начиная от Запада до Каспийского моря. Она, наконец, поселилась в окружных равнинах, по мере того, как твердая земля, выходя из недра вод, представила новые земли ее прилежанию: будучи благоприятствуема ясностию неба, приятным и умеренным климатом, она открыла первая сокровища Гения в тот век мира, когда разум человеческий начинал процветать. Их мудрецы, коих открытия заслужили удивление народов, почитались сверхъестественными существами, благодеяния их – чудесами; таким образом они соделались после их смерти покровительствующими духами, властителями стихий.

Скифы или Цельты (6) была третия колония, отделившаяся от первобытного народа. Сия самая сперва поселилась на Севере Азии, а потом прошла в Европу, начиная от Евксинского понта даже до островов Британских, а с берегов реки Тага до Борисфена. Таким образом учинилась отраслию воинственных народов, которые, кроме войны, не знали других упражнений, и кроме побед – другой славы. От сих произошли варварские орды, которые, устремляясь на миролюбивых народов, при различных случаях наносили им опустошение и смерть (7). Я бы мог при помощи учёности более надменной, нежели занимательной, поддержать сию историческую систему, которой маловажность не имеет великой значительности; но я предпочитаю её открытия, служащие сами по себе доказательствами, и свет, который является сам собою, неприметно увеличиваясь, подобно свету ясного дня, прогоняющего ночные тени.

Почерпнуто из книги: Lettres a Sophie fur l’Histoire, par Fabre d’Olivet. 1801. Т.I. [...] – Примечание переводчика.

ПРИМЕЧАНИЯ:

Настоящий текст печатается по изданию: Друг юношества, издаваемый Михаилом Невзоровым. Июль 1812 года. Москва. С.83-93. Перевод с французского С. Горюшкина. (Информацию о журнале и его издателе можно получить из статьи Кульмана Н.К. «Михаил Иванович Невзоров» в кн.: Масонство в его прошлом и настоящем. М., 1991. Т.2. С.203-225). Заметим, что это самое старое из известных нам русских изданий Фабра д’Оливе. Впрочем, его русская библиография более чем скромна, но экзотична. Так, например, в 1911 году в г.Вязьме вышла в переводе В.Н. Запрягаева книга Фабра д’Оливе «Космогония Моисея. Традиция восстановления по истинному смыслу древнееврейских (египетских) коренных слов».

Публикуемый текст дан в современной орфографии, с исправлением явных опечаток. Индивидуальный стиль переводчика мы по возможности сохранили.

1. Рассуждения автора о монархии нам хотелось бы подкрепить одной символической формулой ему современной и родившейся в 80-е годы XVIII века. Эдмунд Бёрк, классик европейской контрреволюции, так оценивал в письме к сыну события 10 октября 1789 г. во Франции, когда короля чужой волей перевели из Версаля в Париж: «...сословия, составляющие человеческое общество, похоже, совсем перестали существовать, а его место занял мир монстров, во главе которого стоит Мирабо – в качестве Великого Анарха [выделено нами – Г.П.], а покойный (пока только политически и символически – Г.П.) Великий Монарх представляет собой фигуру, столь же смешную, сколь и жалкую» (Бёрк Э. Размышления о революции во Франции. London, 1992. С.9). О смысле фигуры Великого Монарха смотрите: Франсис Бертен. Революция и пришествие Великого Монарха. Пер. В. Карпеца//Волшебная Гора. М., 1996. V. С.250-268). О Великом Анархе следует поговорить особо.

Эта фигура появилась в философии XX века благодаря Эрнсту Юнгеру (роман «Эвменсвиль», 1977г.). Юнгер писал: «Анарх – позитивная аналогия анархиста. Для монарха он не соперник в игре, он остаётся для него неприкосновенным, хотя несёт в себе угрозу несмотря на то, что держится в отдалении. [...] Монарх жаждет господствовать над многими, даже надо всеми. Анарх хочет властвовать лишь над собой. Благодаря этому он приобретает объективное, более того, скептическое отношение к власти и позволяет себе не замечать её тузов» (Лукин А., Рынкевич Вл. Авантюрное сердце//Иностранная литература. 1991. №11. С.207). Анарх Юнгера – персонификация социального титанизма, его определение созвучно строкам Гёльдерлина из стихотворения «Титаны»: «И всё же час / Не пробил. / Они покуда / Не скованы. / Чуждого бог не коснётся...» (Пер. С. Аверинцева). Но об этом позже.

Здесь нужно сказать, что подлинный Монарх отнюдь не «жаждет господствовать... надо всеми», а, скорее, обязан это делать. Такова природа его как помазанника Божия, родовое предназначение, а на собственную индивидуальность он не имеет права. Анарх же, как можно понять из Бёрка – в явном противостоянии Монарху. Впрочем, современник Бёрка, Григорий Саввич Сковорода, привёл абсолютно положительную диаду в каком-то смысле похожую на диаду Юнгера: «Тот, кто властвует над собой одним, есть монах. Кто же покоряет других, становится апостолом» (Сковорода Г. Сочинения в 2-х тт. Т.2 М., 1973. С.249). В случае с Анархом получаем своего рода подмену традиционной фигуры монаха некой социальной функцией, пусть даже и подчёркивающей свою обособленность от социума. Проще говоря, вместо традиционной практики обожения предлагается мифологизировать обыденное существование как нечто сродни абсолюту. Монах Сковороды и Анарх Юнгера могут сравниваться между собой как эмблемы соответственно личности и индивидуальности. Современной литературой предлагается множество толкований этих понятий, к которым читатель может обратиться самостоятельно. Для нас в первом случае (личность – монах) вполне убедительной кажется фраза, встречающаяся у святителя Московского Филарета: «Личность существа, созданного по образу и подобию Божию» (Митрополит Филарет (Дроздов). О государстве. Изд. 2-е. Тверь, 1992. С.37). Во втором случае (индивидуальность – Анарх) приведём сначала определение индивидуализма данное, Рене Геноном: «Под индивидуализмом мы понимаем отрицание всякого принципа, превышающего уровень человеческой индивидуальности, а так же логически вытекающее из этого сведение всех компонентов цивилизации к чисто человеческим элементам» (Генон Р. Кризис современного мира. Пер. Н.В. Мелентьевой под ред. А.Г. Дугина. М., 1991. С.57). В продолжение этой мысли необходимо дать определение индивидуальности, составленное историком А.Я. Гуревичем: «Понятие... «индивидуальности» указывает на специфический аспект личности – на самобытность отдельного индивида, осознание им самоценности собственного ego, на признание его своеобразия социальной средой. Позитивное утверждение суверенной индивидуальности отнюдь не присуще всем культурам... В наибольшей мере ценность индивидуальности признана на Западе, где она стала центральной ценностью культуры» (Гуревич А.Я. Индивид. Статья для возможного в будущем «Толкового словаря средневековой культуры»//От мифа к литературе... М., 1993. С.297-298). Исходя из этого можно сделать вывод, что Анарх Юнгера, являясь по существу «суверенной индивидуальностью», несмотря на всю свою декоративную враждебность западной буржуазной цивилизацией, как раз и есть воплощение её, цивилизации этой, основной ценности. Кроме того Анарх олицетворяет своим способом «властвовать над собой» принцип десакрализации, т.е. богоборчества, а, в свою очередь, богоборчество – одно из основных свойств титанизма.

Анарх исторический обращался к так называемому «национальному духу», что в сфере религиозной означает отпадение от Народа Божия, обращение в язычество. Политическое язычество в 1789 г. выглядело так: «С этого момента мы можем рассматривать Францию как свободную страну, короля как монарха, чьи полномочия ограничены законами, а дворянство как низведённое до уровня нации». Это – донесение английского посла того времени, следовательно, и памятник обыденного сознания (Цит. по: Лотман Ю.М. Сотворение Карамзина. М., 1987. С.80-81). Бёрк видел в бессословном обществе «мир монстров». Нация такова и есть. Она стала первым авторитетом, к которому обратился безбожный мир сразу после своего рождения в 1789 году, она стала его идеалом, утопией, которую он до сих пор возводит. Вновь и вновь подтверждаются слова святителя Филарета Московского: «Из мысли о народе выработали идол и не хотят понять даже той очевидности, что для столь огромного идола недостанет никаких жертв» (Митрополит Филарет... О государстве... С.12). С возникновением 10 племенных (национальных) государств св. Ипполит Римский в III в. связывал и падение империи – Рима, и начало антихристовой власти. Он называл племенные государства демократическими, что по сути («демократия» – власть народа, племени) верно (См.: Священномученник Ипполит, Епископ Римский. О Христе и антихристе. СПб., 1996. С.13, 30). Не спроста и Эрнст Юнгер именует эпоху, чьим «историческим локомотивом» является Анарх, «веком Титанов» (см.: Дугин А. Эрнст Юнгер: пришествие Титана / Завтра, 1994. №41(46)). Согласно св. Ипполиту Римскому (ук. соч., С.22) числовое значение греческого слова «титан» – 666...

Однако, у германских авторов, каковы и Гёльдерлин, и Юнгер есть особая причина говорить о Титанах: согласно возрожденческим концепциям происхождениям германцев, представляющим собой смесь библейских родословных и Тацитовой «Германии», «отцом всех германцев» является Туискон (иначе – Тевтон), одна из форм написания имени которого в XVI-XVII вв. была Titan (Мыльников А.С. Картина славянского мира: взгляд из Восточной Европы. СПб; 1996. С.40). Учитывая это, можно усмотреть несколько зловещий смысл в предложении того периода, когда нация вышла на политическую арену, сделанном небезызвестным Анахарсисом Клотсом в Конвенте 24 апреля 1793 г.: «Он потребовал отмены имени французов; он считает, что наименование германцы нам бы прекрасно подошло» (Хёйзинга Йохан. Об исторических жизненных идеалах. Пер. И. Михайловой. London, 1992. С.170).

2. Подобный взгляд на Царя, «коего общая воля возвела на престол», мы встречаем в Византии. Как отмечает Г.Л. Курбатов в рассказе о Юстиниановом законодательстве: «В формуле «император Цезарь, победитель, всегда Август, по всеобщему выбору и с благословения всемогущего Бога» в полном соответствии с реальной процедурой избрания «всеобщий выбор» стоит всё-таки на первом месте» (Культура Византии. IV – первая половина VII в. М., 1984. С.115).

3. На рубеже XVIII-XX веков в сознании европейцев держалась мысль, выраженная ещё в античных и средневековых трактатах – о том, что Кавказ является родиной богов и людей. Этой мысли придерживались Ян Потоцкий, автор "Рукописи, найденной в Сарагосе», Фридрих Гёльдерлин... Определённым образом выражена она и позже, в записках Кнута Гамсуна о путешествии в Россию, на Кавказ – «В сказочном царстве» (1899). Гамсун в ходе своего воистину духовного приключения соприкоснулся на Кавказе с изначальными родовыми, германскими образами, имеющими языческую природу. Столкнувшись с ними словно нехотя, норвежский писатель понял, что этого-то он и искал.

Гёльдерлин, современник Фабра д’Оливе, предвосхитил Гамсуна в своём стихотворении «Паломничество»:

А я – я стремлюсь на Кавказ!
Ибо даже сегодня слышал
Голоса, оглашавшие небо:
Как ласточка, волен поэт.
К тому же я слышал недавно,
Будто в далёкие годы
Наши древние предки германцы
Спустились по волнам Дуная
И с Сынами Солнца,
Искавшими тени,
Сошлись у Чёрного моря;
Так что море это по праву
Именуют - Странноприимцем.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
...Где вы живёте, братья мои?
Хочу обрести вас, хочу
Возродить наше братство,
Помянуть наших предков.

(Пер. Е. Эткинда)

Мартин Хайдеггер в «Письме о гуманизме» касается этих стихов, «таинственных отношений с Востоком», запечатлённых в них. Он видел в этих образах попытку постигнуть «существо родины» (См.: Хайдеггер М. Время и бытие. М., 1993. С.206-207). О символическом смысле Кавказа см.: Генон Р. Символы священной науки. / пер. Ника Тирос. М., 1997. С.139-140.

4. Пастушеские идиллии – пасторали, со времён античности являли собой образ рая. Й. Хёйзинга писал: «Древнейшее представление о былом совершенстве оказывается одновременно и самым общим: это золотой век, начальный период истории человечества, каким его знали греки и индусы» (Хёйзинга Й. Об исторических жизненных идеалах / пер. И. Михайловой. London, 1992. С.96). Невозможность возвращения «золотого века» в земную реальность подвигала, тем не менее, к индивидуальным возвращениям в начальные времена, «мир пастухов», кроткого Авеля. В средние века стремление к бедности у последователей Франциска Ассизского, по мнению Й. Хёйзинги, связано с воплощением пасторального жизненного идеала. «Позднее мотивы пастушеской жизни осваиваются рыцарской лирикой и культивируются в средневековых идиллиях. В XV веке пасторальная фантазия буйствует как никогда. Пасторали царят при орлеанском и бургундском дворах, при дворе Лоренцо Медичи. А один король – речь идёт о Рене Анжуйском – даже претворяет этот идеал в жизнь...» (ук. соч., с.100) Интересно, что увлечение в русских славянофильских кругах периода реформ 1861 г. сельской общиной, Й. Хёйзинга тоже толкует как претворение пасторального жизненного идеала, попытку возвращения в «золотой век». Кроме того, эзотерический смысл пасторали – это, конечно, метафора приближения ко времени изначального откровения, зарождения традиции.

5. «Мысль о Героях и победителях» – это рыцарский жизненный идеал, связанный с пасторальным, буколической и эротической окраской, а так же попыткой вырваться из мира обыденности: «Истинный рыцарь – это человек, отказавшийся от мира» (Хёйзинга Й. Ук. соч. С.104). Служение прекрасной даме, дорога и бой – тоже своего рода метафора поиска истины. Недаром один из творцов возрожденческой концепции «целокупной Германии», Конрад Цельтис (1459-1508), назвал некогда своё стихотворение «Сопоставление нравственной философии и мечевого боя» (Цельтис К. Стихотворения. М., 1993. С.133).

6. «Цельты» – это, конечно, кельты. Обычно в средневековой географической литературе скифов роднят с готами. Эта традиция идёт от Исидора Севильского (VII в.), который писал: «Магог, от которого, как считается, ведут происхождение скифы и готы»... (Мельникова Е.А. Древне-скандинавские географические сочинения. М., 1986. С.137-138) Однако, в XVIII веке действительно было принято отождествлять скифов и кельтов. Вспоминая легенду о перенесении камней Стоунхенджа из кельтской Ирландии в Британию колдовством Мерлина, английский поэт-лауреат XVIII века Томас Уортон писал:

О древний памятник! Со скифских берегов
Не Мерлином ли ты перенесён...

(см.: Хокинс Дж., Уайт Дж. Разгадка тайны Стоунхенджа. М., 1973. С.208)
Интересно, что вполне реальное родство этих народов можно предположить из сравнительно-мифологических изысканий Ж. Дюмезиля (см.: Дюмезиль Ж. Скифы и нарты. М., 1990. С. 168-172 и др.).

7. Абсолютно отрицательная характеристика скифов у Фабра д’Оливе имеет несколько причин. Во-первых, это следствие безусловного восхваления автором земледелия, отношения к этому роду деятельности как к сердцевине человеческой жизни и области проявления в этой жизни сверхестественного начала (наиболее подробно по-русски учение и биография французского эзотерика изложены: Юрий Стефанов. Великая триада Фабра д’Оливе // Волшебная Гора. III. М., 1995. С.177-184). В этой ситуации кочевничество, угрожающее трудам земледельца, есть подлинное мировое зло. Здесь, кстати, отражено и некое каинитство Фабра д’Оливе, поскольку как раз Каин был земледельцем...

Во-вторых, как уже говорилось, ещё Исидор Севильский возводил родословную скифов к Магогу, а позднее, например, Лев Диакон, именуя русов тавро-скифами, также возводил их к библейскому Рош – из тех же Гогов и Магогов. К XVII веку такие взгляды соединились в историософскую концепцию, более или менее принятую во всей Европе, но более всего в Польше – по причине её постоянного соперничества с турками, татарами и русскими, записанными в скифы. В России эту концепцию выразил стольник Андрей Лызлов в своей «Скифской истории» (1692). «Опираясь на достижения рационалистической мысли, Лызлов приступил к исследованию крупного социально-исторического явления: векового противостояния оседлых народов Европы натиску «скифов» – кочевых племён и народов с экстенсивным скотоводческим хозяйством» (Чистякова Е.В., Богданов А.П. «Да будет потомкам явлено...» М., 1988. С.124). Воспевая вслед за поляками славянские доблести в войнах со «скифами», Лызлов, увы, не понял, что его учителя числили под «скифами» и русских. Позднее, в середине XIX в., о «скифской» и «туранской» угрозе европейской цивилизации, угрозе, исходящей из России, говорил в Париже польский эмигрант Ф. Духинский, которого, в принципе, можно считать создателем русофобской концепции евразийства...

Весьма любопытную эволюцию «скифобоязни» мы находим в конце XIX в. в кругах, именовавших себя эзотерическими, но более соответствующих понятию «контринициатических». Мы говорим об ордене «Золотой Зари», человеке его круга Бреме Стокере и романе «Дракула». Вот как сам «трансильванский граф», как раз угрожающий западной цивилизации, но и использующий её, говорит о своей родословной: «Мы, секеи [вероятно, саки – скифское племя – Г.П.], имеем основания гордиться, поскольку в жилах наших течёт кровь многих храбрых народов, которые сражались за своё господство, как сражается с врагами лев. Здесь, среди множества европейских рас, были угорские племена, которые принесли из Исландии (её средневековый синоним – «Туле» – [Г.П.] воинственный дух, внушённый им Тором и Воданом и столь наглядно выказанный их берсеркерами на всех широтах Европы, равно как Азии (О! И Африки тоже), – столкнувшиеся с ними проникались страхом, уж не истинные ли оборотни к ним явились. А в наших краях наперекор им встали гунны, чьё ненасытное упоение боем испепелило землю, будто по ней прокатились волны живого огня, и павшие от их ярости верили, что гунны ведут свой род от старых ведьм, которые были изгнаны из Скифии, бежали в пустыню и там спутались с Дьяволом. О, какие глупцы! Да разве есть такой Дьявол, разве существуют ведьмы, достойные сравнения с Аттилой, чья кровь этим гуннам передалась?» (Стокер Б. Дракула. М., 1993. С.37). Довольно характерны в этом контексте и следующие слова теософа Ч. Лидбитера: «Оборотни (ликантропы) представляют только отбросы первоначальных рас... Люди великой пятой расы, мы должны быть благодарны степени нашего развития, совершенно устраняющего от нас подобные опасности. [...] Однако, бывают и в наши времена подобные примеры, в особенности там, где сохранилась кровь четвёртой расы, как Россия и Венгрия». (Лидбитер. Астральный план., пер. с фр. А.В. Трояновского. СПб., 1908. С.66). Своеобразное продолжение получил этот миф и в среде русских революционеров, и в среде литераторов, создавших в 1917 г. объединение «Скифы» (Р. Иванов-Разумник и др.), в котором пытались инсценировать «образ врага», созданный на Западе. Самый известный певец этого «народа» – А. Блок, в 1909 г. писал такие стихи:

Знаю, выпил я кровь твою...
Я кладу тебя в гроб и пою, –

Мглистой ночью о нежной весне
Будет петь твоя кровь во мне!

Подробно о русском восприятии Дракулы смотрите: Одесский М.П. Миф о вампире и русская социал-демократия // Литературное обозрение. 1996. №3. С.77-91.

Публикация и примечания Георгия Павловича

Одним из главных памятников оккультизма является книга Бытия Моисея , скрывающая, по мнению оккультистов, под завесой иероглифов и неверных переводов, величайшие тайны мироздания .
Наиболее оригинальное исследование книги Бытия Моисея было сделано Фабро д’Оливе , в его «La langue hebraique restituee» , появившемся в печати в 1815 году (эта книга к концу XIX столетия сделалась библиографической редкостью и лишь в 1905 году была снова издана а Париже).
Мнение Фабра д’Оливе о происхождении сефера , т.е. книг Моисея , следующее:
Во время пребывания евреев в Египте, они приняли египетский язык. Моисей был воспитан египетскими жрецами и посвящен ими в тайны египетской мудрости. Поэтому и книги свои Моисей написал на египетском или древнеегипетском языке и египетскими буквами.
Египетское письмо имело некую особенность, что в нем каждое слово имело три значения: обыкновенное, иногда чисто материальное, символическое , иногда идейное, и иероглифическое , тайное, связанное с иероглифами или буквами слова. Таким образом, последнее значение познавалось лишь при рассмотрении написанного слова. Однако, большинство евреев понимало лишь материальную сторону сефера .
Символическое же, или иероглифическое значение его передавались лишь немногим посвященным из уст в уста. Отсюда и происходит слово каббала , т.е. устное предание .
После возвращения из вавилонского плена, во время которого евреи почти вовсе утратили египетский язык и приняли арамейский жаргон, первосвященник Ездра , в целях отдаления евреев от самаритян, написал сефер ассирийскими или халдейскими буквами, в каком виде он дошел и до нас.
В то же приблизительно время появился перевод сефера на самаритянском языке и халдейские таргумы или переводы его на халдейский (т.е. ассирийский или арамейский) язык.
Устное предание о смысле сефера сохранилось в секте ессениян (иессеев). Ученым этой секте при египетских Птоломеях было поручено сделать перевод сефера на греческий язык. Но, по мнению Фабра д’Оливе , они, не желая выдавать тайный смысл книги Моисея , дали в перевод лишь материальный смысл их, причем в иных местах умышленно исказили текст, допуская даже очевидные грамматические ошибки.
Так появился греческий перевод 70 толковников , послуживший основаниям всем последующим переводам и для составления всех еврейских словарей.
Блаженный Иероним сделал новый самостоятельный перевод сефера на латинский язык (Vulgata ), но и он мог передать лишь материальный смысл книги Моисея , так как раввины, у которых он учился, и сами не знали ни символического, ни иероглифического смысла слов древнееврейского языка.
Все дальнейшие переводы, комментарии и исследования сефера также не выходили за пределы узко материального понимания его. Поэтому Фабр д’Оливе начал все дело с начала.
А именно, он составил свою грамматику еврейского языка и лексикон еврейских корней, причем разбирал символическое и иероглифическое значение всех букв и их первоначальных соединений. На основании этих данных и в соответствии с ними, он сделал перевод первых 10 глав книги Бытия Моисея .
При этом Фабр д’Оливе сверял между собой и все наиболее известные версии сефера . А именно самаритянскую версию , халдейские таргумы , перевод 70 толковников и Вульгату . И указал на встречающиеся в них противоречия.
Перевод и комментарии Фабра д’Оливе настолько оригинальны, что на них стоит остановиться подробней.
Еврейское слово Иегова , что значит Бог и пишется יהוה и-е-о-е, составлено, по его мнению, из следующих букв или иероглифов.
Принципом слова является иероглиф ו - о, знак духовного света, а субстанцией его двойной знак ה - е, выражающий абсолютную жизнь.
Это соединение е-о-е дает глагол «быть» в абсолютном смысле. Перед этим словом поставлена буква и (י ), знак проявления и вечности. Таким образом слово и-е-о-е выражает абсолютную одухотворенную жизнь в её вечном проявлении в мире, что и представляет идею Божества.
Ниже мы вкратце изложим наиболее характерные места из перевода Фабром д’Оливе 10-ти первых глав книги Бытия :
В начале Бог через элогимов , т.е. через свои силы или атрибуты, сотворил в принципе небо и землю.
Таким образом земля существовала лишь в потенциальной возможности бытия, а не в реальном, материально мире.
При этом центростремительная и центробежная силы, или силы притяжения и разряжения, были над всеобщей потенциальностью и пассивностью .
И Бог устроил дифференциацию материи (или эфира), и выделил в природе разум, призванный управлять её эволюцией.
И Бог разделил пассивную материю , бывшую в потенциальном состоянии, и создал эфир , и верхняя часть этой материи составил воздух (небо), а нижняя – воду (море), и вода была осушена огнем и появилась земля.
И на земле появились растения.